| подзорная труба | по трамвайным рельсам | вступительное слово | running | о нас | гостевая |
Жизнь и её несуразности: Предуведомление чистой воды. Ваня
Последняя Эвакуация. Антон Борзов
А сегодня всё-таки довольно неплохо. Не грозно, не пыльно, но весьма заслуженно. Хочется поздравить тебя, себя и меня, но это уж лучше потом.
Если нарисовать кого-нибудь, кому-нибудь это покажется смешным. Хищно-истерично будет ухмыляться наш друг. Ха-ха-ха хм... Пока ты лежишь под чистым полем и слушаешь. А вокруг всё чисто. Всё чисто. И сыро. Бегать-прыгать? Да нет, лучше отдохнуть, удалиться, приглядеться. Прямо, как в той книжке, в той понурой песне. Сыр-бор, тыр-пор, вор-гор-мор.
Мне действительно иногда тесно. Мешают чужие руки, истошные вопли. О жизни и без неё. Натыкаться на себя самого или не натыкаться? Много вопросов, а мнений ещё меньше.
Коряво-костляво, неимоверно завышено. Пойди подумай, сходи пошепчись с ближайшим ближним о том, что и ты уже можешь наказать каждого.
Солнышко пригрело – скамеечка потеплела. Ай, как хорошо! Дай поцелую! Нашли плакать – снег нас и так смоет. Чистой водой. Чистой. Из той самой реки среди острого поля. Горько – не горько. Вольно-вольно-вольно, больно. Тихо, неумело. Мы вообще-то любим молчать. Немое стадо, само по себе стадо. Пробежало – растоптало. Сегодня есть, а завтра будет. Да ещё эти слова на бумаге. Слова, слова... Много не мало, так ведь?
Бумага белая, а душа синяя.
Ваня (наверх)
«Извини, что долго не писал, как твои дела? Как учеба, все так же слушаешь своих скучных преподавателей в своем скучном университете? Хорошо, все-таки, что я не послушал родителей и не стал юристом…сидел бы сейчас где-нибудь на такой же лавке.
Как здоровье твоего брата? он-то в отличие от меня родителей слушал, поэтому наверное до сих пор ходит с очками напоминающими морской бинокль? Носишь ли ты то самое платье в горошек, которое сподвигло меня подойти к тебе на той вечеринке? Смотри, если я узнаю, что к тебе клеится какой-нибудь штатский я его в землю зарою… шучу, конечно(I am joke of course), ты же знаешь, как я люблю тебя, и как верю тебе, пусть ты и находишься от меня на огромном расстоянии, таком, что не мне не хватило бы даже запасного топливного бака, чтобы долететь до тебя…»
Молодой лейтенант ВВС США отложил ручку и задумался о чем еще ему написать своей невесте. О том как страшно возвращаться с ночного вылета, когда твой напарник был сбит, а в эфире стоит такая тишина, что не с кем даже перекинуться словом? О том какое счастье и любовь к жизни чувствуешь, когда вылезаешь из кабины и сходишь на палубу
авианосца? О том как напиваешься до чертиков и орешь на матом на немую переборку, на пустую вторую койку, которую занимал человек не раз спасавший тебе жизнь, а теперь лежащий где-то на дне Тихого океана в наполовину сгоревшем самолете? О том что для японских летчиков смерть легче пуха, оттого они никогда не отступают, предпочитая жертвовать жизнью, чтобы захватить на тот свет кого-нибудь из твоих друзей? О том как он, молодой, но один из лучших пилотов морской авиации, практически идеальный военный пилот (иные здесь долго не жили) устал воевать?
Он не знал, стоит ли писать обо всем этом. Это волновало, и занимало его мысли, но вряд ли это будет интересно его невесте, живущей в тихом американском пригороде и узнающей о войне только из новостей. Тогда о чем он вообще мог ей написать? Отправить такое короткое письмо? Но мозг уже спешил ему на помощь, подсказывая какие-то обыденности и банальности о красоте закатов на Тихом океане. Так это письмо и было дописано, надежно запечатано и отослано вместе с почтовым самолетом.
Вскоре после взлета почтовый самолет был сбит случайным японским истребителем и упал на один из океанских островов, весь экипаж погиб. Через два дня после этого, лейтенант ВВС США, еще не знавший о судьбе письма, принял бой с превосходящими силами противника, его самолет был подбит. Однако он не катапультировался, обрекая тем самым себя на почти верную беспомощную смерть, а пошел таран, сбив самолет, вдохновленный примером своих противников; его смерть была легче пуха, и даже самураи, вернувшиеся с вылета, уважительно вспоминали его. Перед смертью, он, как герой сентиментальной истории, шептал имя своей невесты, возможно, это единственное воспоминание, удержавшееся в его голове, в горящем самолете.
Полвека спустя группа путешественником нашла то, что осталось от почтового самолета. К их удивлению все письма были целы. Еще бы! Ведь их отправляли самым дорогим людям, а значит, там не было случайных писем. Бюрократическое мышление одержало очередную победу над здравым смыслом. Чиновники почтового ведомства приняли решение доставить все письма по адресам.
Так, полвека спустя, пожилая женщина, некогда носившая платьице в горошек и бывшая самой восхитительной красавицей того городка, женщина, которая на всю жизнь осталась невестой, так и не став женой, получила письмо от молодого американского лейтенанта, героя той страшной войны. И ее внучатые племянники, в толстых очках, долго удивлялись - чему она плачет полвека спустя? Спустя полвека, получив это такое обычное письмо, начинавшееся так же, как тысячи других.
«Извини, что долго не писал…..»
Илья Снегирев (наверх)
1.
-Это ты?
-Я.
-Я так давно тебе звоню, а ты все не подходишь.
-Я не хотел говорить.
-Я тебя обидела?
-Ты меня разбила.
-Это из-за…
-Послушай, я не хочу больше разговаривать об этом. Это было. Теперь этого больше нет.
-Хорошо… Как скажешь…
Мне казалось, я сейчас свалюсь. Вот-вот и просто соскользну с подоконника…
-Почему у тебя так шумно? Ты на улице?
-Нет, дома.
Сигарета выпала из рук и полетела, подхваченная ветром. Самое одинокое, что только может быть. Ветер. Именно поэтому, он с такой радостью всегда подталкивает тебя сзади в спину, как будто гонит ко всем чертям: «Тебе здесь не место!!! Ты-то не одинок!!!»
-Послушай, тебе никогда не казалось, что то, что ты делаешь, то, что происходит, уже было в твоей жизни?
-Да. Когда умерла Вера.
-Сколько ей было тогда?
-Неважно. Мне казалось, что я хожу по кругу.
-Почему?
-Тогда совсем мало времени прошло со дня маминой смерти и мне казалось, я все время проводил в морге…
Я сглотнула. Во рту было сухо и мерзко. Я представила запах морга - и у меня закружилась голова.
-Как ты вынес тогда все это?..
-Я всегда считал, что смерть это не самое плохое, что может случиться с человеком. А мама? Знаешь, люди, которые знают слишком много, которые так чувствуют жизнь, словно это сердце, бьющееся у них внутри, всегда уходят раньше, чем мы этого ожидаем. Они не могут задерживаться здесь надолго. Жизнь не любит таких. Чувствует, что слабее.
-А как же Вера?
-Не знаю. Есть такие люди, которые спаслись от смерти однажды, но дважды от этого не уйдешь. Вот и она, наверно…
Мне было странно слушать, как он спокойно разговаривает о смерти дорогих ему людей. Я вспоминала себя, когда умерла бабушка, и в горле тотчас же появлялось что-то, что не давало сделать вдох.
-К чему ты все это?
-Да так. Просто последнее время чувствую, что не могу больше держать контроль над временем, как будто оно выскользает и все повторяется снова и снова.
-Послушай, ты же завязала?! Ты обещала мне!!!
-Не кричи. Я ничего тебе не обещала. Мне просто не хватает на дозу…
В телефоне разрядилась батарейка, и в наш бессмысленный разговор ворвались заунывные гудки.
2.
-Это ты?
-Вы не туда попали!
Черт!!! Третий раз подряд!!!
-Это ты?
-Да. Куда ты пропал?
-Ездил на кладбище.
-Что-нибудь случилось?
-Ты считаешь, я могу туда поехать только, когда мне плохо?
-Я этого не говорила…
-Мне позвонили, сказали, там сломали оградку. Надо было съездить, заплатить деньги за новую.
-Дорого?
-Дело не в деньгах…Больно было видеть маму в таком состоянии…
-Прости, я не хотела…
-Когда ты поймешь, что мне никогда не будут важны деньги?! Я живу не ради них! Я вообще ненавижу все, что с ними связано!
Я положил трубку.
Вытащил сигарету из пачки, поднес зажигалку.
Курить совсем не хотелось, просто нужно было что-то, что не будет напоминать ни о чем.
Я закутался в вонючий дым и застыл.
Мне на плечи тихо ложились тяжелые мысли, укладываясь вокруг моей шеи.
Тогда я этого еще совсем не чувствовал.
Вонь наполнила кухню и змеей стала просачиваться в вытяжку.
Я открыл окно, выбросил сигарету, поставил чайник.
3.
Мне странно было слышать его таким. Я знала: что-то, правда, случилось.
Я села на кровать. Обняла коленки. Всегда любила так сидеть, мне почему-то еще с детства казалось, что так меня никто не тронет. Теперь я выросла и поняла: людям совсем не важны твои детские желания и фантазии, они режут, колют и унижают вне зависимости от тебя. А только в зависимости от своих собственных эгоистичных липких, как собачье дерьмо, желаний.
Я снова набрала его номер.
Тишина.
Я взяла сигарету, поднесла зажигалку.
Затянулась.
Всегда любила первый затяг. Он был для меня вкуснее других. Потом вкус оседал на языке, и я практически не чувствовала его. Тогда курение тотчас же переставало быть для меня наслаждением. Тогда оно сразу же переворачивало все внутри меня. Каждая сигарета заканчивалась безумным количеством зудящих мыслей и строк…
Меня рвало. Из меня лезли мысли, которым я так давно не давала выхода. Они вырывались из моего сердца, раздирая его, нанося мне невыносимую боль. Меня тошнило… Но мне было приятно. Я понимала, что еще жива. Я была живой в мертвом городе и среди мертвых людей…
4.
-Алло.
-Ты здесь?
-Разве я когда-нибудь была не с тобой?
-Что у тебя с голосом? Тебе плохо?
-Немного.
-Хочешь приеду?
-Мне ничего от тебя не надо. Деньги есть?
-Ты опять? Я же просил…
Я качался на стуле, заставляя его спинку скрипеть каждый раз, когда я наклонялся. Мне нравился этот звук. Он напоминал мне мои ранние стихи, царапающие все вокруг своим острым жалом.
Я знал, что ей нужны деньги. Главное, знал на что. Я боялся. Мне было бы легче, если бы она умерла от рук какого-нибудь ублюдка, чем от передозировки. Я никогда не позволил бы ей убить саму себя. Ведь она не имеет никакого права распоряжаться жизнями других людей, а значит, и своей - тоже.
Я опрокинул пепельницу - и весь пепел оказался на полу.
5.
-Черт!!!
-Послушай! Я же просила тебя не упоминать его!!! Кого угодно!!! И так слишком много его повсюду!!! Слишком много…
-Прости.
-Ну почему ты не веришь в Бога?..
-Покажи мне его - и я буду верить.
-Он внутри тебя.
-Внутри меня пусто.
-Тебе только кажется. Считаешь, я тоже пустая?!
-Я этого не говорил. Ты не пустая, ты глупая.
-Очень интересно… И давно это?
-С тех пор как начала верить в этого…как его…
-С тех пор я стала только сильнее. Он мне жить помогает. Если бы не Он…
-Помогает? Чем? Наркотой?!
-Верой помогает. А наркота - это моя человеческая слабость…Повод уйти на пару мгновений отсюда.
-Вот видишь. А моя Вера уже давно умерла…
6.
Моя Вера уже давно умерла…
Другой у меня не было. Да и не хотел я.
Та, с кем я разговаривал каждый день, с кем делил все пополам, не была мне ни Верой, ни Надеждой, ни Любовью. Та, с кем я разговаривал каждый день, та, которая была мне близка, давно находилась в моей душе, но не занимала там никакого места, кроме моего сердца.
И это была не Любовь. Это была… это была... была…
Мысли соскочили. Соскочили и понеслись дальше, забыв про меня. Догонять было бесполезно.
За открытым окном маячили люди. Глупые, мерзкие, жадные, вонючие… Мне стало противно, когда я вспомнил, что я такой же, как и они. Такое же дерьмо.
Я сплюнул на пол. Плевок распластался на полу поверх слоя пепла, словно пытался занять как можно больше места.
«Мерзко», - подумал я.
7.
Справа – стихи, слева – доза.
Я сидела и думала, что выбрать. Мои недописанные стихи душили меня изнутри, меня тошнило ими. Но каждое из них было для меня как больной ребенок. Разве я смогла бы бросить?.. Разве я смогла бы остановить поток желчи, подступающий к моей глотке?!
Мысли, наверно, ворвались через открытую форточку, но то, что я их не заметила, помню точно. Мне было уже неважно, откуда что пришло, когда моя рука потянулась за карандашом.
Меня вырвало. Теплая желчь разлилась по бумаге. Я перечитала все, что успела написать за несколько минут. Почувствовав, как заворошились мысли, отложила бумагу вон.
На месте нескольких дорожек, сделанных слева от бумаги, было пусто. Сквозняк мыслей улетучил все дерьмо, которое я так долго вычерчивала на столе. Я была этому рада. Тошнота прошла. Рвота прекратилась. А на листке осталось стихотворение. Может и глупое, но зато после него мне было лучше, чем после наркоты. Я снова чувствовала себя живой. Настолько живой, насколько никогда не чувствовала после дозы.
8.
-Ты же так давно ничего не писала?!
-Знаю. И что?
-Просто. Что с тобой?
-Мне стало в последнее время нестерпимо больно жить, чувствовать. Я - задыхаюсь. Мне надо что-то делать.
-Послушай.
-Что?
-Поедем.
-Куда?
-Это так важно?
-Нет.
-Я жду тебя внизу через полчаса.
9.
-Куда мы едем?
-Подожди. Уже скоро.
Старый автобус подпрыгивал, на поворотах лениво накренялся.
Народа не было. Он сидел у окна, она – рядом с ним. Они были одни в автобусе и на дороге тоже. Проселочная дорога кидала свою пыль в разные стороны. И все казалось в удивительном золотом цвете.
Он чихнул.
-Вот же черт!!!
Потом тут же опомнился и извинился.
10.
Я покосилась на него и подумала, что, если наступит вдруг такое время, когда он скажет: «Господи!», оно будет для меня самым счастливым в моей жизни…
Мне хотелось, чтобы он верил. Мне хотелось, чтобы он воскрес. Я не знала, дождусь ли этого …
11.
-Посмотри.
Мы подошли к маминой могиле. Новая ограда, которая недавно была заказана мною, была уже заляпана пролетающими птицами. Отчего-то мне было это приятно.
-А она красивая была, да? Скажи. . . А она верила?..
-Да. . . Верила… я был маленький и мы с ней в церковь ходили. . . Помню, когда из церкви выходишь, берешь ее за руку, а она у нее вся в воске от свечек. Липкая такая, теплая. . . Как мед, что ли…
Икону Николая Чудотворца поцелует… перекрестится… стоит и плачет… а я рядом стою и все как она делаю… маленький был. . . А как из церкви выйдем, отойдем немножко, так она так смеяться начинала! Как-то у нее это от души получалась, будто неожиданно ей легче от чего-то становилось. На руки меня брала и до самого дома тащила…
Я замолчал. Воспоминания нахлынули неожиданно.
-Видишь. Надо жить пока мы живем. Здесь хорошо никогда не будет.
-Так может говорить человек, который верит…
-Я же не знаю, что будет «там». Одно знаю: «там» – не так как здесь.
12.
Мы долго были на кладбище. Я видела, что ему это очень приятно.
Я поняла: он привел меня сюда, чтобы показать, что пока мы живем – легко не будет никогда. Что рая на Земле не существует. Что только тот, кого уже нет, может забыться и начать заново. Что человеческое понятие «счастье» - относительно, потому что всегда оно будет испытываться на прочность, потому что хорошо может быть только «там»… Живым всегда больно. Больно жить. Больно чувствовать. Больно быть зрячим.
Мне странно было стоять на кладбище рядом с ним. Я понимала, что он чувствует мир, будто это его вздох, отлаженный и отработанный многолетними стараниями, но я никак не могла понять, почему же он тогда не верит в Него, в того, с кем всегда легче, но и одновременно больнее. Он помогает, но, одновременно, и убивает пониманием того, что люди никогда не станут хоть на чуточку ближе к Нему, пока не поселят в своих угловатых сердцах что-то наподобие сказки…
Мне стало обидно. Обидно оттого, что как бы я не старалась вновь вселить в него надежду, у меня ничего не получалось. А мне так хотелось, чтобы он хоть однажды произнес Его имя, освободившись от многолетнего груза, который кромсал ему сердце на тысячи бесполезных кусков…
Все эти мысли ужасали меня.
13.
Я услышал ее голос спустя час как пришел домой. Наверно, впервые слышал ее такой. Бесполезно бьющейся о прозрачную стену своих чувств.
-О чем ты говоришь?
-Мне страшно.
-Где же твоя вера?!
-Она всегда со мной. Просто бывают моменты, когда мне кажется, что все это неизбежно, бесполезно и не имеет воодушевления.
-Глупо тебе кажется. Любишь цветы?
-Да.
-А запах их? Любишь?
-Очень.
-Думаешь, это бесполезно? Бесполезно видеть, осязать, чувствовать. Если бы это было бесполезно, ты бы не была такой, какая ты есть.
14.
да мне было больно все, что меня окружало
и теперь больно
и будет больно потом
я наверно никогда
боже как же плохо
болит голова
болят глаза
болит сердце
15.
Я сидел за столом. Завтракал. Только казалось, что ем я не пищу, а собственные мысли, роящиеся у меня во рту. Надкусывал сначала одну, потом другую. Тщательно пережевав, пытался проглотить, но они лишь еще плотнее застревали у меня в глотке.
Я думал о том, что за последние дни мне говорила она. Мне вдруг вспомнились те дни, когда была еще жива Вера.
Когда была жива Вера, был жив и я…
Я понимал это. Головой. Но сердцем мне было этого не понять.
Я проклинал бога. Проклинал того, кто отнял тогда у меня все, что было: и Веру, и Надежду, и Любовь… нет, не так! …все, что было: и веру, и надежду, и любовь…
16.
Я вышла из церкви.
Вспомнив его рассказ, посмотрела на свои ладони. Чуть грязные от копоти, изрезанные непонятными линиями, они совсем не совпадали с образом его матери, который сложился в моей голове. Я засунула их в карманы, нащупала старенький плеер, нажала play.
В метро достала толстую книжку. Она мне как молитва. И жить помогает и наводит на новые мысли. Думать заставляет. Единственное, что еще заставляет оставаться собой.
По дороге домой думала о двух главных вещах, ради которых стоит жить: о смерти и искусстве.
«Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами: оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь».
17.
После недельной ссоры я вдруг начал замечать, что не могу без нее.
Я не любил ее. Просто понял, что пока был рядом с ней - верил. Она. Она вселяла какую-то веру. Впихивала ее в мое сознание, как впихивают старые тряпки в разорванного злостной собакой плюшевого медведя. Впихивают и зашивают грубыми черными нитками. Зашивают так, чтоб как будто специально был виден шов:
-Вот! Посмотрите! Он - несчастный! Сколько он пережил! Какой шрам у него
остался!
18.
В ту ночь, когда было наводнение, я не спала. Не спала, просто сходила с ума. Думала, сейчас стану героем «Медного всадника»…
Ветер задувал в щели.
Он не ночевал дома. Я не могла до него дозвониться. Мы не разговаривали уже давно. За это время что-то поменялось во мне. Появилась какая-то несносная нежность. И ничего не получалось. Я стала как-то по больному здоровая. Стихи не писались. Я могла только курить.
Менялось и что-то вокруг. В парадной появлялись какие-то новые надписи на зеленых, словно больных, стенах. Маленький соседский котенок Уксус неожиданно вырос и почему-то уже не терся о мою ногу при встрече на лестничной площадке, нагло требуя допинга. Хотя он, как мне казалось, всегда знал, что у меня есть колбаса.
От гнавшей меня бессонницы я пошла укрываться в соседний дом. Там я всегда искала укрытия, когда не находила его нигде. За укрытие надо было платить.
Теперь, поднимаясь по лестнице своего дома, я знала - я спасена. Мой приют у меня в кармане.
Я села на грязную ступеньку: ключи были благополучно оставлены дома. Нужно было ждать бабушку.
Под подошвами заскрипел песок, злобно огрызаясь.
Действовать начало быстро. Все куда-то исчезало, кружилось…
Но я еще слышала: внизу хлопнула дверь.
Тяжелые шаги приближались. Передо мной неожиданно появился соседский кот. Потянувшись и вздернув хвостом, приблизился ко мне.
«Уксус… миленький... ну что ты? нет у меня колбасы..»
Ветер распахнул форточку - и она ударилась о стенку. Звук грубо отразился в моей голове и тут же отскочил от нее, словно резиновый мячик.
Я соскользнула со ступеньки, больно ударилась.
«Черт!!!»
Сквозь тошноту и головокружение я еще понимала…
Понимала, что умерла уже давно…
19.
Он возвращался домой с работы. Понурый и уставший, цеплял подошвами асфальт.
В темноте резко зажглись фары - и его не стало. Так. Сразу. Только одно слово разрезало ночной воздух. Одно. Которое она так хотела услышать..
Ирина Валик (наверх)
Жила была девочка.
Маленькая, но умная, так что все даже
удивлялись.
Была у этой девочки прекрасная красная шапочка, а вот
пирожков и
леса не было, т. к. жила милая девочка в районе Купчино.
Хороший такой район, но нервный.
Купила ее мама
как-то полуфабрикованные пирожки, засунула их в
целлофановый пакет и послала дочку на Приморскую, к дедушке.
Заодно в
пакет отправились новая вставная челюсть, да три тома
произведения Макаренко «Педагогическая поэма». Девочка надела
свою
шапочку с надписью Олимпиада-80 и поехала по единому
проездному
к дедушке на Васильевский остров (он переехал на него
помирать).
И по дороге ей никто не встретился: ни поганки, ни серый
волк (собакообразных плохо пускают
в метро).
Доехала она благополучно. Пришла к дедушке,
и стали они смотреть
фильмы с Чарли Чаплином, давясь полуфабрикатами. С утра девочке
надо было в школу, и она уехала, а дедушка сидел и складывал домик
из трех томов. И только серый волк,
как нормальный герой
нормальной детской сказки, выл на
глупую луну над заливом и
загадывал желания, следя за падающими
звездами.
Даша (наверх)
I
Я пришел сюда первым. Я буду здесь править. Я нашел это глухое, непознанное никем место. Отныне я буду здесь. Я сотворю то, что мне одному будет приятно. Я возьму отсюда то, что мне понравится. Никто не запретит мне. Никто не посмеет прикоснуться к моему владению, ведь сегодня оно всецело подчинилось мне. Все подчиняется лишь мне: каждая травинка, каждая капля, каждая частица набухшей липкой земли. Все преклоняется передо мной. Я повелеваю здесь.
Ты здесь не для повеления, но для смирения. Не ты отыскал, но тебе указали, не ты овладел, но тебе подарили. Не ты заберешь все, что радостно твоему взору, но отдашь то, что есть в тебе светлого и темного, явного и скрытого, могучего и бессильного. Ты будешь здесь робким прислужником. Ты вдохнешь свою жизнь в эту влажную землю. И земля родит тебя, чтобы ты вновь безвозмездно отдавал.
II
Поблизости
слышится удар железа о дерево. Прямая как стрела сосна
необыкновенной высоты, скрипя, падает, цепляясь ветвями за протянутые вверх
стволы
других деревьев. Долгим эхом отражается гулкий грохот тяжелого падения. Так
повторяется снова и снова.
Пустынный остров на широко разлитом озере. На возвышении полукругом стоят резные фигуры. Их лица суровы, но глаза - пусты. Древесина посерела от старости, покрылась сухими трещинами. После заката сюда приходят люди с факелами. Они поют и смеются. Они танцуют в полукруге деревянных изваяний, увивают их шершавые головы цветами. На рассвете люди медленно удаляются, повторяя одни и те же слова.
К вечеру они возвращаются. Они снова собираются здесь, но уже другими. Их лица печальны, они исцарапаны то ли ветками, то ли когтями. Старая женщина в пепельном одеянии, со спутанными седыми прядями, тихо и скорбно тянет плач. Мерно раскачиваясь, она ударяет истуканов пучком тонких прутьев. Свист разрезанного пополам воздуха поднимается в такт унылым звукам. Остальные люди стоят, опустив головы.
III
Густые, но светлые заросли леса. Ветви сплетаются друг с другом. Листья играют солнечными бликами. Еще слышен затихающий шорох шагов по мокрой траве. Раннее утро. Мягко открываются чаши цветков. В земле вырыта небольшая ямка. Из нее бьет прозрачный ключ. Капли летят вверх, и, рассеиваясь в луче света, дарят радугу.
Лера (наверх)
Мне повезло. И даже очень, ибо я смог найти отличное место для ночлега. Вполне сносный дом с подвалом. В таком и ночью ветер не страшен, и сразу видно в проломленную стену, если кто чужой забредет.
Я бросил свой грязный рюкзак на пол, а сам сел рядом. Что ни говори, а ноги гудели от долгой ходьбы, я стремился не вперед, а все больше петлял среди пустых улиц и разбитых домов Питера. Просто не хотелось попасться на глаза Отбросам, надо было экономить патроны.
- Что ж, - подумал я, - все не так уж и плохо. - Пока я ни с кем не встретился и продвигаюсь довольно быстро. Пусть и окольными путями, но по-другому никак. Вот только нужно было, позаботится об ужине, поймать пару крыс, но я, обеспокоенный своим передвижением, этого не сделал. Ну и ладно! Подумаешь, ужин! Мне случалось не иметь его многие дни, так что и в этот раз обойдусь, ничего со мной не случится!
Недалеко, почти у самого входа в мое временное пристанище раздался странный звук. Как будто камешки сыпались на землю. Я тотчас же снял с плеча автомат и приготовился передергивать затвор. К чему это делать раньше времени? незачем производить ненужный шум. Меж тем звук повторился вновь, и у меня не осталось сомнений в том, что снаружи
есть человек. И я догадывался кто...
- Я ведь очень нервный тип! - сказал я, и мой голос разбил тишину, царившую вокруг, отразился от старых кирпичных стен и растворился в воздухе. - Так что не надо ждать, пока я встану и подойду, чтобы вышибить тебе мозги! Давай выходи, а-то будет хуже!
- Не стреляй, - раздался тонкий голосок, и вперед выступила оборванная девочка. Так я и думал! Следила за мной несколько кварталов, наверное, одна из Отбросов, хотя по виду не скажешь.
- Чего тебе надо? – раздражаясь, спросил я, не опуская автомат, - чего шла за мной!? Еды у меня нет, так и передай своим, ясно!?
- Я не с Отбросами, - промямлила девочка, - я за тобой следила... мне помощь нужна!
- Чего? - я слегка не понял, - какая помощь!?
Девочка стояла, глядя на свои ноги и шмыгая носом. На вид ей было лет
четырнадцать — пятнадцать. Хотя черт ее знает! Под этими лохмотьями я и лица-то не вижу!
- Так что тебе надо? - снова спросил я.
- Сейчас не скажу, - вдруг ответила она, подняв голову, - но если ты со мной пойдешь, не пожалеешь!
Я коротко хохотнул. Вот она детская непосредственность!
- Прости, - сказал я, все еще смеясь, - но ты не в моем вкусе.
- Ты и правда не пожалеешь, - вновь сказала она, - я могу дать тебе еды и одежду. Еще оружие, но если ты поможешь...
- Помогу? - я насторожился. Что вообще происходит. Это явно непростая девка. Еду мне предлагает за какую-то помощь. Хотя еда это неплохо, но это определенно какая-то ловушка.
- Пошли со мной, - вновь сказала девочка, - я не шучу.
Я секунду колебался, а затем все же встал и направился к ней. Кто знает, может, ее родителей зажало под обвалом, и ей одной не справиться. А меня за помощь могли бы и покормить.
- Далеко идти? - спросил я, когда мы пошли по серой и размытой дороге.
- Не очень, - она явно оживилась. - Знаешь, я ведь видела, как ты сегодня не прибил того уродца с плоской головой, а он ведь к тебе со спины подкрадывался! Ты просто сказал ему убираться, но не убил.
- Патронов жалко, - соврал я, вспомнив, что сегодня действительно встретился с Отбросом и не пристрелил его по очень личной причине. Которую понимаю только я один и тот, кого я не убил.
- Нет, я видела! - затараторила девочка. - Ты его пожалел!
- И поэтому ты решила, что я смогу помощь тебе?
- Да, - она кивнула, - ты не убийца. А у меня очень мало времени, чтобы выбирать.
- Что ты говоришь? - сказал я, повышая голос и как бы ненароком потрогав автомат. - Какая тебе от меня нужна помощь, ты скажешь, в конце концов, или нет!? И куда мы идем?!
- А мы уже пришли.
Я увидел, что мы зашли с ней в глухой карман, кругом были только старые дома. Я приготовился к тому, что сейчас из разбитых окон на меня станут направлять дула автоматов, а-то и вовсе расстреляют на месте с этой пигалицей-наводчицей, так, на всякий случай. Но ничего этого не произошло, а из ближайшего подвала выполз странный паренек.
Еще меньше чем девочка, лет восьми.
- Ты его привела! - невесело сказал он, - это хорошо! Теперь мы сможем вблизи на него посмотреть!
- Что это значит, - я нахмурился. - Я что тут всем известен?
- А-то как же, - пацан кивнул, - столько времени она за тобой следила.
- Ты ведь Евгений? - спросила она.
- Евгений, - кивнул я, поднимая автомат и готовый в любой момент снести парню или ей башку. - Я последний раз спрашиваю, что тут происходит!? Откуда вы знаете мое имя?
- Пойдем в дом, - проныла девочка, - я там тебе все объясню! Пожалуйста! И убери автомат, мы ничего не сделаем, честно!
Как загипнотизированный, я вдруг опустил оружие и пошел за ней, она вела меня к тому подвалу, из которого только что выполз ее брат.
Внутри оказалось тепло, не то, что там, где я решил обосноваться на ночь. Стояла поздняя осень, но погода была довольно холодной. А тут, прям, тропики! Я оглядел темное подвальное помещение, освещенное какими-то огарками свечей. Повсюду были расклеены плакаты с изображением довоенных городов, лесов и машин. На одной из стен я даже заметил ковер. Весь затертый и изъеденный молью, но ковер. Не дожидаясь приглашения, я сел за стол, и положил на него автомат, направив дуло на детей. Они, похоже, не понимали, что я могу их пристрелить. Девочка села напротив меня, парень примостился рядом.
- Кирилл, - пробормотала она ему, - сходи-ка за супом. Я обещала покормить его, если он пойдет со мной.
Ее брат медленно ушел, последний раз глянув на меня.
- Боится, что пристрелю тебя, - сказал я, растянув рот в улыбке. - Хороший видно брат.
- Хороший, - подтвердила она.
- А ведь он не напрасно боится, - я подвинулся к ней. – Говори, откуда знаешь мое имя?!
Она секунду замялась и поправила свои грязные волосы, выбившиеся из-за уха.
- О тебе уже давно стали слухи ходить, - пробормотала она. - Это ведь ты тогда убил Снайпера?
- Ну, я.
- Говорят что раз ты это смог, то тебе теперь и из города выбраться несложно.
- Ага, - кивнул я, прислушиваясь, как в соседней комнате ее брат что-то делает. – Не сложнее чем присесть. Сама такой бред придумала?
Она вдруг подняла на меня глаза и прищурилась.
- Еще говорят, что ты умеешь управлять трамваем...
- Много болтают! - рявкнул я. - Ты вот знаешь мое имя, а я пока что твоего не услышал! Не очень-то вежливо, милая!
- Ой! - она, похоже, только сейчас поняла, - я Ира. Мой брат Кирилл.
- Давай дальше, - потребовал я, - кто еще с вами живет!
- Еще папа и мама! - она не стала спорить.
- Где они?
- Их сейчас тут нет, они ушли готовить трамвай. Сказали нам приходить позже. И папа еще просил с тобой не связываться, но я-то знаю, что он сам не справится!
- Стой-ка, - я почувствовал, как голова идет кругом, - ты хочешь сказать вы живете в трамвае, так?
- Нет же, - девочка Ира нахмурилась. - Мы готовим его для поездки. Поэтому нам и нужна твоя помощь, говорят, ты умеешь им управлять.
Я вдруг расхохотался. Так громко, что Кирилл, притащивший на стол котел с едой, невольно отпрянул. Сестра быстро толкнула его, показывая, чтобы он уходил и не мешал. Мальчик поначалу сопротивлялся, но потом все же свалил. А я продолжал ржать, и никто не в силах был бы меня остановить.
- Допустим, - сказал я, отсмеявшись и внаглую пододвигая к себе котел с каким-то странным супом, не имеющим запаха. - Допустим, ты черти знает где пронюхала как меня зовут и что я умею водить трамвай. Но не думаю, что он далеко поедет без тока. Если, конечно, ты не врешь, и где-то есть целый трамвай.
- Я не вру, - девочка взвилась, глядя, как я жадно ем суп. Несмотря ни на что, он все же был вкусный. - Я не вру, и ток есть!
- Бред! - воскликнул я, добрав грязными пальцами со дна котелка остатки перловки.
Похоже, я съел у этих детей все, что можно было. - Ты сумасшедшая! Спасибо за то, что покормили, я ведь пришел с тобой, так? А теперь мне пора идти!
- Не уходи! - Ира как-то прохрипела эти слова и чуть не бросилась мне в ноги. - Я тебе все объясню, только не уходи, пожалуйста!
Я сел обратно на стул. Что-то в этой девчонке было, раз уж смогла меня уговорить за секунду. Сейчас остаться, и тогда идти с ней.
- Ну? - сказал я, видя, что она молчит.
- Что ты знаешь о Последней Эвакуации? - спросила она чуть слышно.
Я улыбнулся. А правда, чего я про нее знаю? То что происходила несколько лет назад и что ничем хорошим не кончилась, вот, пожалуй, и все. Но я хорошо помнил тот день, когда ожили старые динамики посреди города. Я тогда, как раз нашел себе укрытие, после того, как не получилось обосноваться в старой церкви, меня оттуда вытурили Отбросы,
будь они неладны! Так вот, я тогда сидел как раз рядом с целым динамиком, и вдруг раздался голос:
- Жители города Санкт-Петербурга. Сейчас для вас тяжелые времена, но мы с вами должны бороться за жизнь любой ценой...
Почему у нашего президента такой печальный голос, когда он это говорит? Я бы вот, например, нисколечко не печалился, если бы сидел в далекой Сибири в одном из сверхсекретных бункеров, укрытых от радиации и яда. А он так говорит, будто действительно находится недалеко от меня. Меж тем, я решил прислушаться к тому, что говорили. Не часто оживает радио. На моей памяти было раза два, не больше. Президент сообщал о том, что он не может бросить своих соотечественников одних, на произвол судьбы, и заставить их страдать, ля-ля-ля! Одним словом, все, что я уловил из его невнятной речи, было то, что через неделю прибывает поезд, который вывезет из города всех, кто сможет до этого поезда добраться. Только и всего. Я идею даже похвалил, помыслы видно и впрямь были хорошие, только вот воплощение в жизнь нереально. Поезд прибывал на Большой вокзал (бывший Финляндский), когда я сам пытался туда добраться, видел, что дорога сплошь и рядом усеяна трупами. Снайперы редко когда промахиваются, и если попадают, то наверняка либо в сердце, либо в голову. Так я скрывался от них как мог, пробираясь к вокзалу, очень уж мне хотелось выбраться из той клоаки, в которой я сейчас нахожусь. Но бесполезно. Не успел я на поезд, а если бы
и успел то наверняка погиб, его взорвали через минуту, после того как он отъехал от станции. В нем было сорок человек, которые этот поезд пригнали и охраняли, и около семидесяти ловкачей, что успели к нему пробраться. Погибли все. Печально, но факт, желание помощь обернулось массовым отстрелом выживших людей, то есть настоящим праздником для Снайперов, и для Отбросов, конечно же! Столько мяса не каждый день
можно получить! Вот такая была веселенькая Последняя Эвакуация!
- Это был бред, - нахмурившись, ответил я на вопрос Иры, - хорошо, что мне тогда не удалось проскочить на поезд!
- Есть подтверждения тому, - сказал Ира, - что эта Эвакуация не была последняя, скоро будет еще одна. Более мощный поезд, все продумано!
- Глупости, - фыркнул я, - давно бы я уже прознал, если бы готовилась Эвакуация, сообщили бы по радио!
- В том-то и была ошибка тогда. О поезде знали все в городе, поэтому ничего не вышло. В этот раз все по-другому. Кто прослышал тот и пришел, вот и все.
- А ты явно прослышала, - сказал я, глянув на нее, - значит, умеешь с радио обращаться?
Она как будто вздрогнула, но постаралась не подавать виду, что встревожилась.
- Ну конечно, - усмехнулся я, - где как не во время передачи ты могла узнать мое имя и что я могу водить трамвай!
- Так ты, правда, можешь!? - чуть было не воскликнула она, а я закатил глаза.
- Сколько раз тебе можно говорить! - заорал я, - трамваи ходят по рельсам и им нужен ток! А в Питере не работает ни одна лампочка, ни один утюг! как ты этого не понимаешь!
- Пока не работает, - Ира сощурилась.
- Чего?
- Пока что ничего не работает, - вновь сказала она, - но скоро заработает. Когда приедет поезд, подадут электричество для него по всему городу.
Я вдруг застыл как громом пораженный. А ведь действительно. Включить питание для электрички можно только таким образом. Значит, будет ток и для трамвая.
- Все равно, - менее самоуверенно пробормотал я, - даже если у тебя вдруг есть лишний трамвай в рабочем состоянии, это немыслимо. Кстати, где будет Эвакуация, если конечно будет?
- Поезд прибывает на Северный вокзал, - как можно тише сказала она, - тридцатого апреля.
- Что завтра? - я снова чуть не расхохотался, - на бывший Московский? Безумие!
- Почему безумие!? - я все просчитала! Мы с папой все вместе просчитали!
- Нет, девочка Ира, - как можно дружелюбнее сказал я, - вы с папашей спятили! Чтобы проехать к Северному вокзалу, нужно пересечь несколько больших улиц, а затем выехать на Центральный Проспект. Там Снайперы сидят в каждом доме! А если и не сидят, рельсы давно раскурочены, а провода сорваны!
- Не сорваны! - выпалила она. Похоже, эта девчонка тоже могла терять терпение. Но она забыла, что автомат все еще у меня. - Я сама проверяла, они целы!
- Ты проверяла? - я не поверил своим ушам. - Доползла до Площади Монолита, не попавшись на глаза ни одному Снайперу и Отбросам? Ты врешь!
- Это правда!
- Так чего же ты там не осталась? И подождала бы своего поезда!
- Не могу, - Ира в десятый раз поправила волосы, вылезшие из-за уха. - Кирилл ни за что не смог бы проскользнуть незамеченным, ... папа и подавно. А мама даже и ходить не может, болеет она. Поэтому нам и нужно ехать в трамвае! Ты понимаешь, что должен помочь нам!
- Должен? - я вздернул брови, - я никому ничего не должен, знаешь ли!
Она поняла что не следовало ей так говорить со взрослым, у которого собираешься что-то просить. Тем более, если он теребит автомат. Но, похоже, последнее ее мало волновало. Вот дура, вернулась из-за брата и родителей! Да если они ее так же любят, как она их, то были бы просто счастливы, что ей удалось выбраться из ада, что царит здесь!
- Я прошу тебя, - она уже умоляла, - ты ведь не убил гада сегодня, значит ты хороший! Прошу, помоги! Папа один ни за что не справится с управлением. Он очень плох! И ведь ты сам сможешь выбраться отсюда, разве ты этого не хочешь?!
- Хочу, - признался я, - а еще хочу жить. Это тоже естественное желание, как понимаешь!
- Ну, - Ира замялась, - я еще могу кое-что предложить.
Она попыталась улыбнуться, явно на что-то намекая. Улыбка вышла настолько заказная, и настолько ей не шла, что я волей не волей снова расхохотался.
- Сколько тебе лет Ира?! - спросил я, глядя на нее. Ей было не очень-то весело, хоть она и старалась поддержать свою улыбку.
- Какая разница, - бросила она, снова поправив волосы, - так ты хочешь этого? Если поможешь, я готова!
- Прости, - серьезно сказал я, почесав щеку, - но я уже говорил: ты не в моем вкусе!
Раздался крик - и из-за ближайшей подвальной комнаты выбежал пацан, выставив вперед блестящий нож.
- Не смей! - орал он. - Не смей ее трогать, мразь, а-то я тебя выпотрошу!
- Выше нос герой! - воскликнул я, ставя ему подножку. Брат Иры Кирилл споткнулся о мой тяжелый ботинок и, упав, выронил свое оружие. Оно откатилось далеко по полу.
- Подымайся Кирилл, - к нему поспешила сестра, - ты цел!?
- Угу, - мальчик потер лоб, которым он приложился об пол. - Ира не надо! Даже из-за мамы не надо! Мы с папой сами с трамваем управимся, зря ты вообще этого сюда привела!
- Я теперь и сама вижу, - пробормотала на все согласная девочка, оглядывая голову брата. Она повернулась ко мне. - Уходи, ладно? Просто считай, мы тебя покормили и все! Можешь идти!
Я все еще хохотал, вспоминая, как пацан изображал из себя Рембо. Но, наконец, я заставил себя остановится, и поглядеть на них.
- Ладно, дети! Не переживайте вы так! - я подмигнул им обоим, - в конце концов что-то в вашей идее мне нравится. Думаю, стоит сходить посмотреть на ваш трамвай!
Я шел с ними по тем же грязным улицам Санкт-Петербурга, какими они и были много лет назад, такими же невзрачными и мертвыми. Хотя я помнил еще те времена, когда копоть и пепел не скрыли асфальт на добрые полтора метра. Мне ведь было примерно, как Ире когда война началась, может чуть поменьше. Как сейчас помню тот день, мы с матерью дома были. Отец ушел на работу утром, а перед этим, вечером я пришел поздно, так я с ним и не встречался два дня, до тех пор как ракеты полетели. Их завод вроде одним из первых накрыло, там никто не уцелел. А мама все говорила мне, что это не война, а просто авария какая-то серьезная случилась. Но мне уже тогда не по себе стало. А по телеку до того как он вырубился раз и навсегда, все сообщали, что Североатлантический Кризис достиг своего апофеоза. Что ж, теперь охотно в это верю, глядя на разруху, что царит вокруг. Потом в небе гул какой-то стал нарастать, мы с мамой как его услыхали, так сразу из дома выбежали, от греха подальше. На улице тоже много народа было, все
суетились и спрашивали друг друга, в чем дело. Никто ничего не понимал. А тогда даже мама-то, наверное, не очень понимала насколько все серьезно, что в дело вступит химическое и ядерное оружие. Еще я очень хорошо помню, как по улицам носились военные на своих джипах.
Ничего толком не говорили, лишь сообщали, куда надо в скором порядке явиться, для того чтобы укрыться в бункерах. Что мы с мамой и сделали. Но, на мой взгляд, она себя тогда вела не совсем правильно, быстро впала в истерику, стала метаться, хотя, кто знает, может быть, я бы тоже впал, знай я, что весь мир захлестнуло безумие. Но мы с ней успели прибыть по назначению, и засели с другими людьми в огромном бомбоубежище. Не помню, сколько там просидел, но однажды что-то случилось. Люди стали бегать, орать, послышались автоматные очереди. Все бежали из бункера, да и я в том числе. Мне мать помогла, хоть ей уже тогда становилось плохо. Наверное, иммунная система ослабла. Ну,
в общем, скоро она умерла, примерно через месяц, все жутко кашляла. И я остался совсем один, наблюдал вокруг себя то, что осталось от моего родного города...
- Ей Евгений, Женя! Мы почти пришли!
Я вздрогнул и недовольно посмотрел на Иру. Говорит со мной, как с родным. Она показывала куда-то вперед. Я поднял глаза и увидел, что передо мной и впрямь настоящий трамвай, весь закованный в броню, но все же трамвай!
- Видишь? - сказала девочка, и в голосе послышалось превосходство, - я же говорила, что не вру!
- Да вижу, - буркнул я, шагая вперед. - Навстречу мне вылез какой-то странный тип с уродливым костылем под мышкой, на который тот опирался.
- Ира? - сказал этот человек, - Я же сказал тебе его не искать!
- Прости папа, - она опустила глаза, - но так действительно будет лучше!
- Он нам не помощник, - человек с костылем посмотрел на меня и нахмурился.
- Помощник не помощник, - я тоже нахмурился, - но если есть возможность выбраться отсюда, мне бы хотелось поподробнее ее рассмотреть. Кто такой будешь?
- Я отец Иры и Кирилла, - сказал человек. - Зовут меня Семен Алексеевич.
- А я Евгений! - сказал я, оглядывая этого Семена Алексеевича с головы до ног. Странный субъект. Похож на пень-колоду как издали, так и вблизи. Отцу Иры было около шестидесяти лет, никак не меньше, а двигался он вообще на все девяносто. Да, такой через Снайперов и правда не пролезет, как ни крути.
- Это ваш трамвай, э-э-э Семен Алексеевич? Вы все на нем собирались отсюда свалить?
- Да, - он кивнул, - и раз уж Ира сумела уговорить тебя прийти сюда, ты собираешься помощь?
- Да-да, - поспешно пробормотал я, подходя к трамваю, - я думаю об этом... Черт! Неплохая у вас телега, сами ее запаковывали в железо?
- Кое-где сами, кое-где уже было, - ответил Семен Алексеевич. Рядом с ним стояла Ира и Кирилл, который все еще с недоверием глядел на меня. Видать не забыл, как я его опрокинул. - Мы нашли его недалеко отсюда на старом пути. Очень постарались и отогнали сюда. Но это давно было. Я еще и костылем не пользовался, и Надя здорова была. Сейчас бы, ни за что не справиться.
- ...Надя?
- Мама моя, - объяснила Ира, - сейчас в вагоне лежит. Спит большую часть дня. Она и правда серьезно болеет.
- Да? Ну ладно, - рассеянно пробормотал я, продолжая глазеть на трамвай. И какой же идиот столько времени корпел над этой техникой, чтобы все бросить на путях и спокойно уйти, чтобы какая-то жалкая семейка оборванцев нашла такое богатство!? Надо было не им найти его, а мне. Уж я бы из него сделал настоящую военную базу! Ни одни Отброс не подошел бы.
- Крепкая броня! - сказал я, поглаживая свой автомат. - Интересно, насколько крепкая?
Я сделал два шага назад и, подняв автомат, выпустил короткую очередь в бронированный бок машины.
- Стой! - как ошалелый заорал Семен Алексеевич. К нему присоединился и Кирилл.
Пули меж тем защелкали и отскочили, не нанеся никакого ущерба.
- Там же мама! - закричала Ира, бросаясь ко мне. - Мы же тебе сказали, она в вагоне, ты что, не слышал!?
- Все слышал, - довольно кивнул я, глядя, как вся семья готова была в один момент растерзать меня. - Надо проверить настоящая ли это броня. А то, если бы мой Калаш в вашем чуде дырок понаделал, не думаю, что вы спаслись бы от Снайперов!
- Предупреждать надо! - багровея прошипел Семен Алексеевич. - Больше так не смей делать!
- А больше и не надо, - я махнул рукой. - Что ж, видно ваш трамвай и правда довольно крепкий, сможет по Проспекту проехаться... минуты три. Ладно, так и быть попробую с вами к вокзалу прорваться, хотя давно я не водил подобную штуковину!
Все трое слегка поостыли и, похоже, поняли, что мне можно верить. Ира и Кирилл отправились готовить еду, им сказал отец, а я был не прочь еще раз пожрать! Сплавив таким образом детей, сам Семен Алексеевич повел меня внутрь вагона показывать как он устроен. Я хоть и помнил все управление, но не мешало бы освежить в памяти кое-какие элементы.
- Надя, - позвал он, подходя к какой-то неприметной рваной шторке. - Надя, дети привели его. Помнишь, ты говорила, что он поможет?
Я тем временем осматривал салон трамвая. Ничего себе так, довольно удобное помещение. Сиденья, естественно были вырваны, на их месте стояли деревянные ящики, был один стол, на нем-то и располагалось радио. Мне тут же представилось, как долгими вечерами девочка Ира ловила скудные передачи и по крупицам искала информацию о Евгении, том самом, что три года назад пришиб Снайпера. Что ж, видно преуспела в этом деле, раз смогла меня найти. Вот только вспоминать о том, как я стал знаменитым во всем районе (кто знает, может даже и городе!), мне чего-то не хотелось. Был летний денек, солнце светит, птицы поют. Вот только не у нас. Пепел закрыл великое светило, а всех птиц, собак и кошек давно съели. Остались тощие и запуганные крысы, считавшиеся деликатесом. Так вот, в этот якобы светлый день я и мой приятель
Федор шли по одной из улиц. Шли мы в плохом настроении, ночью на нас напали Отбросы, не меньше двух десятков, мы еле отбились! Потратили кучу патронов, и нервов. Но все же были живые, и сейчас возвращались в церковь, наше временное пристанище. Я вам говорил, меня потом оттуда выжили.
- Странно, сегодня жарче, чем обычно, - пробормотал Федор, - он шел впереди.
- Так ведь лето же, - так же вяло ответил я, начиная о чем-то беспокоиться.
- Ну не знаю, - Федор отер пот с шеи. – Прям, как в аду!
- Стой-ка Федя... я что-то чувствую.
- Ты о чем? - мой друг повернулся ко мне.
- Не знаю, - я нахмурился, глазея по сторонам. - Что-то странное...
В следующую секунду голова моего товарища лопнула как перезрелый кабачок. Такие уж у Снайперов патроны. Одни выстрел и готов. Федя секунду постоял, еще живой, но понимая, что уже готов, а затем повалился на землю. А я, как завороженный, глядел на эту картину, зная, что сейчас тоже превращусь в фарш. Как во сне, я прыгнул за какие-то листы железа и прочий хлам. Пуля скользнула мне по руке...
- Он самый? - раздался голос из-за шторок. Похоже, говорившая была не в очень хорошей форме. - Пусть подойдет, если не сложно, я хочу на него взглянуть.
Семен Алексеевич подал мне знак, чтобы я подошел, и я нехотя подчинился. Мне не очень-то хотелось разговаривать с какой-то больной теткой, я сюда не за этим пришел.
Когда он отдернул шторку, я чуть не вскрикнул от неожиданности. В этой задней части вагона на странном подобии кровати лежала женщина невероятной красоты. Сказать по правде, в городе мне давно не попадались нормальные, тем более такие. Несмотря на то, что Надя болела, кожа ее светилось чистотой, а белокурые волосы разметались по подушке. Хоть женщина и была прикрыта одеялом я смог рассмотреть ее тело и округлые формы, сам того не желая. Но чем же могла болеть она, раз болезнь не была видна снаружи?
- Привет, - едва слышно сказала Надя, глядя на меня слегка прикрытыми глазами. – Так ты и есть Женя? Ты поможешь нам и детям выбраться из Питера? Ты поможешь нам сбежать из этой мясорубки?
- Я... я п-попробую, - ответил я сбивающимся голосом, не в силах хамить этому созданию. В ней была какая-то сила. - Я постараюсь провести трамвай к вокзалу, серьезно.
- Хорошо, - прошептала женщина, - а иначе мы все здесь умрем, если не так.
Оставив Надю одну, Семен Алексеевич повел меня к кабине трамвая. Он вроде оказался неплохим мужиком. Наверное, не стоило мне так грубо говорить ни с ним, ни с его детьми.
- Смотри, - сказал он, беря в руки какой-то громоздкий прибор, от которого тянулся шнур к потолку. - Это датчик напряжения, соединен с проводами. Он покажет, есть ли в них ток, можем ли мы ехать.
- Сам сделал? - спросил я, оглядывая рычажки и кнопочки в кабине управления.
- В основном да, - он кивнул и поправил костыль. - Ирка достала нужные детали, а я собрал.
- Выходит, давно про Эвакуацию слышали? Похоже, про нее все знают кроме меня!
- Не так давно, - Семен Алексеевич пожал плечами, - около месяца назад. Поймали по радио сообщение. Оно еще много раз потом было. Все четко говорили. Сообщали, что все кто слышат, пусть явятся на вокзал, а пока рассказывают об этом всем людям, что встретят.
- И многим рассказали? - ухмыльнулся я, щелкая рычагом управления, - или только тем, кто может быть полезен. Как мне, например?
- Отстань, а? - он скривился. - Я уже давно людей не видел. А что Ирка тебя привела, так это изначально, была только лишь ее идея. Ее и надина.
- Верю, - я кивнул, вспоминая, как девочка упрашивала меня пойти с ней. - А что относительно того, как собираешься ехать? Почему вы думали, что не справитесь? В таком-то танке?
- Я и правда себя неважно чувствую уже долгое время, - терпеливо, как ребенку, стал объяснять Семен Алексеевич. - Порой наступают просветления как сейчас, но иногда я просто-напросто могу отключиться, и не хочу, чтобы это произошло по пути к вокзалу. Вирус, который подкосил Надю, сейчас изъедает и меня. Правда, внешне на моей жене он
никак не отразился, меня он доконал.
- Понимаю, - я сочувственно кивнул, - приходится все время опираться на костыль.
- Не только в костыле дело, моя нога, - он задрал штанину и показал свою ногу. Она была похожа на высушенный банан. Просто коричневая кожа, обтягивающая кость и никакого признака жил или чего-то еще. Я невольно поморщился.
- Не только нога, - снова сказал Семен Алексеевич. - Посмотри на меня Евгений, сколько по-твоему мне лет?
- Лет шестьдесят-шестьдесят пять, - нехотя ответил я.
- Мне тридцать одни год, - с дрожью в голосе ответил он. - Буквально недавно я мог бегать целый день. Без тебя мы можем не справится еще и потому, что Отбросы не пропустят нас, понимаешь?
Я поднял глаза на него. Мне не было его жалко, просто вдруг появилось какое-то уважение.
- Не хочу, чтобы Кирилла с Иркой то же постигло, что и меня, - пробормотал он и я понял, что без моей помощи эта семейка отсюда не выберется.
Небеса постепенно окрасилось грязью, а затем их заволокли какие-то рваные обмылки, в которых с трудом угадывались облака. Значительно похолодало, но я продолжал сидеть на старом с вылезшими пружинами диване и глазеть на небо. Семен показал мне все устройство трамвая и, похоже, сделал все возможное, для того чтобы я смог вести вагон.
Все же, я думаю, это будет весьма трудно, даже если рельсы и провода действительно не повреждены. Разумеется, Снайперы и Отбросы поставят перед собой задачу не пустить нас. Размышляя об этом, я не заметил, как откуда-то вынырнула Ира.
- Привет, - сказала она, - что это ты вверх смотришь?
Я чуть не подпрыгнул на месте, и в первую секунду у меня было вполне понятное желание придушить девчонку.
- Да так, сижу, - ответил я, пытаясь привести сердцебиение в порядок.
- Ага, а я вот все думаю о завтрашнем дне. Как мы доберемся до вокзала. Как сядем в поезд...
- Не очень-то обольщайся, - раздраженно сказал я, - еще не известно доберемся ли мы до него. Советую пока думать и надеяться на то, чтобы завтра дали ток, а иначе, вся ваша затея не стоит и выеденного яйца!
- Почему ты такой мрачный? - удивилась она, похоже, ни сколь не смущаясь моей грубости, - я думала ты будешь рад, что появилась возможность выбраться!
- Скажем так, я реально смотрю на вещи, и не думаю, что сделать, как вы говорите, будет легко.
- Но ведь ты же с нами! Ты убил Снайпера!
Я ухмыльнулся. Похоже, меня эта девчонка считала настоящим героем мертвого Питера, бегающего с автоматом наперевес и убивающего за минуту пачку Снайперов. А об Отбросах и говорить нечего! Этих я могу сшибить одним плевком!
- Что ты привязалась ко мне с этим Снайпером!? - нахмурился я. - Если хочешь знать, по мне, так лучше бы я его никогда и не встречал.
- А как это было? - неожиданно спросила Ира, - расскажи, а?
Я глянул на нее. Странная все-таки какая-то. Вот вырастет сама, небось, начнет город зачищать только так. И на мать она похожа. Взгляд такой же ясный и стан прямой... Я поспешно отогнал от себя те странные мысли, что стали заползать в голову.
- Мы шли с другом по улице, на которой Снайперов быть не должно было, - неожиданно для самого себя вдруг сказал я. - Но он там оказался, черт бы его...! Короче, Федора, моего друга, сразу наповал, а я успел вниз прыгнуть и спрятаться. Сидел так весь день, боясь пошевелиться, потому как знал, Снайперу лишь нужен момент, когда моя башка мелькнет, чтобы снести ее. И так я сидел, очень долго, гадая, что можно придумать. Пару раз поднимал палку с намотанной на ней тряпкой. Ее мгновенно разносило пулей.
- Как же ты выбрался? - заворожено спросила Ира. Похоже, на ее глазах из героя я превращался в настоящего бога, хоть она и думала, что я этого не вижу!
- Подглядел за ним через зеркальце, - вяло ответил я, - увидел этого ловкача на крыше одного из домов. Прикинул кое-что и дернулся из-за бочек, - своего укрытия. У меня был лишь один выход, чтобы выжить, - это убить Снайпера. И у меня получилось! Попал ублюдку прямо в голову, одним выстрелом. Я не хвастаюсь, просто ты сама спросила.
- А потом? Ты оглядел его тело? Кто он такой, человек или робот? Скажи! ты ведь раньше никому не говорил, все отнекивался! Зачем?
- Затем, - я опять нахмурился, - что не хотел, чтобы за мной бегали оборванцы вроде тебя! А если честно, то я ведь здорово испугался, когда понял, что победил Снайпера. Думал, теперь мне хана! Но вот, пока живой.
- А что с телом? - не унималась Ира, - кто это оказался.
- Человек, - пробормотал я, - обыкновенный человек, как и мы с тобой. Во лбу дырка, а из нее кровь течет. Рядом мешок с едой и питьем. Все вполне человеческое.
- А оружие? - она немного растерялась от такого ответа, - ты его взял себе? - Оружие? Вот оно как раз на человеческое не очень походило. Все черное со странным стволом и прикладом. Очень странное, я даже курка не смог найти, так там и оставил. Взял только это.
Я снял с шеи круглый амулет в виде знака радиации и кинул девочке.
- У него эта блямба как раз на шее болталась, теперь она - мой трофей.
- Но кто они? - спросила Ира, заворожено глядя на амулет. - Откуда появились и почему не дают нам выбраться из города?
- Этого никто не знает и никогда не узнает, - ответил я. - Может их послали те, кто закидал нас тогда ракетами и бомбами, а может это вообще люди только внешне. Меня это не сильно беспокоит. Главное не попасть под их пули, вот и все.
- Да, Ира протянула мне значок обратно, - раньше я и не подозревала кто они такие. Но мы ведь пройдем, так?
- Я уже говорил тебе: не стоит быть такой самоуверенной!
- Я не самоуверенная, - серьезно ответила Ира, - просто очень хочу выбраться из здешнего болота и чтобы мама с папой живы остались. Тебе, наверное, это трудно понять.
Я посмотрел на нее еще раз, отметил, как она похожа на мать. Похоже, красота начинает возрождаться и в Санкт-Петербурге.
- Я и правда хочу помощь вам, - сказал я, теребя свой амулет, - вот только дело в том, что я не уверен, получится ли это.
- Не знаю, но в любом случае, - она кивнула, - спасибо, что хоть попытаешься, - она вдруг встала и пошла к полуразрушенному дому, в котором ночевала вся ее семья. А я еще долго сидел и вглядывался в черную пустоту над собой, не обращая внимания на холод. Лишь ближе к рассвету мне удалось задремать, закутавшись в свой грязный плащ.
На утро все были взволнованы дальше некуда. Или может эта семейка такая всегда, откуда мне знать, я ведь знаком с ними только второй день. Все, кроме Нади, укладывали свои вещи и ежеминутно подбегали ко мне и спрашивали, как мы будем ехать.
- По рельсам, как еще! - гневно отвечал я. - Уж не знаю, как вы думаете по-другому!
Семен и я постоянно бегали в кабину к датчику напряжения и смотрели, не ожил ли он. Но датчик молчал, и даже если бы включили энергию, все время следить за ним было излишне. Как мне объяснила Ира, в нем имелось специальное устройство, и оно будет пищать, когда в провода дадут ток. Примерно в полдень все дела были сделаны, и мы собрались в вагоне, ожидая, наконец, когда включат электричество.
- Безумие, - фыркал я, - я говорил - это все ерунда, ток не включат! Сразу было понятно, что такое невозможно!
Всем становилось только хуже от моих прогнозов, но они молчали, понимая, что я, вероятно, вскоре повезу их. Но прошел час. А за ним еще один. За это время лишь Кирилл сбегал отлить из трамвая, да Надя несколько раз перевернулась на своей кровати, так ее вообще не было слышно. Семен с дочерью сидели как изваяния и глазели на счетчик.
- Не может быть, - прошептала Ира, - как же так. Я сама слышала передачи!
- Значит, тебя обманули, - огрызнулся я, глядя во двор через узенькую щель, которая была тут за место окна. Несмотря на то, что свет частично поступал через эти дырки, в вагоне все равно было темно, как в заднице у слона, и мы сидели впотьмах.
- Меня не могли обмануть! - чуть не вскрикнула Ира, - радио вещало не только для меня, а для всех!
- И что? Там так и сказали, что включат ток в городе? Да?
Она ничего не ответила, и я понял, что девочка встревожилась еще больше.
- Там так не говорили, - вдруг прошептала она, - там сказали, что приезжает поезд, а другой голос сказал, что потребовалось бы включить ток во всем городе, вот я и подумала...
Я чуть не завыл от собственной тупости.
- Дорогая ты моя! А знаешь ли ты, что электричка может вовсе и не зависит от городской сети! Поезд, наверное, будет, да вот только мы на него не попадем!
- Нет! - выдохнул рядом Семен, - как же так?
- Мне очень жаль ребята, - я цокнул языком, - но похоже, ничего не выйдет! Тока не будет!
Как в опровержение моим словам вдруг загудел счетчик. Кирилл подпрыгнул на месте, Ира закричала "Ура!". Даже Надя, глядя на это из своего угла, оживилась. Она встала и больше не смотрела на нас с кровати, а села на один из ящиков.
- Что ты делаешь! - подбежал к ней Семен, - тебе нельзя вставать!
- Все в порядке, - она отмахнулась, - мне лучше будет здесь.
- Так! - заорал я, кидаясь в кабину и садясь в кресло машиниста, - Похоже, ваш старый трамвай и правда работает!
Я задвигал рычаги, и свершилось великое чудо, вагон, чуть пошатнувшись, вдруг поехал вперед, скребя колесами ржавые рельсы.
- Мы едем! - благоговейным голосом прошептал Кирилл.
- Я же говорила, что все получится! - радостно сказала Ира.
Спустя минут пять даже до такого идиота, как я, наконец-то дошло что мы, и правда, едем по городу. Скорость черепашья, но за три часа, что поезд собирался стоять на вокзале, мы вполне успеем доехать. Управление трамваем на самом деле весьма простая вещь, я ее освоим буквально за два дня. Непонятно, почему они так хотели, чтобы я ехал с ними? Хотя, мне ведь говорили, что необходимо отбиваться от врагов, которые попытаются испортить нашу прогулку. На этот случай у меня имелся автомат, мой старый, проверенный. Пистолет с двумя обоймами и нож. К тому же, у Семена и его семьи оказались неплохие запасы. Два ружья и патроны к ним. Хотя я не мог понять, кто собирается ими пользоваться. Кирилл не подымет, как его отец и мать, остается только
Ирка. Ха! Хотел бы я посмотреть, как они бы выбирались без меня! Маленькая девочка с дробовиком в руке - очень смешно! Что ж, меж тем мы ехали по улице, навстречу стали попадаться Отбросы, видно не могли понять, что это за монстр такой едет к ним. Они ходили вокруг, но я не стрелял. Во-первых, не хотел, чтобы они переполошились и стали бросаться на вагон, тогда придется всех положить, а мне жалко патронов. Во-вторых, можно было потревожить Снайперов, не хотелось, чтобы эти скоты были готовы к нашему появлению.
А оборванных людей меж тем становилось все больше и больше. Они противно рычали и делали выпады в сторону трамвая. Один посмелее, подбежал вплотную и чиркнул куском стали по бронированному боку.
- Спокойно! - твердо сказал я, видя, что мои пассажиры занервничали, - сами же видели: я эту броню пулей не прошиб, куда этим с их заточками!
Мои слова успокоили всех, да ненадолго. Грязных людей с перекошенными лицами налипало все больше и больше, и вскоре мы ехали окруженные плотным кольцом человеческой массы. Ощущение сразу скажу, не из приятных! Даже мне стало не по себе!
- Я больше не могу! - воскликнула Ира, не в силах оторваться от щели-окна, - дайте мне ружье, я их всех перестреляю, чтоб не лезли!
- Однако! - я вздернул брови глядя то на нее, то на беспредел, который творился на улице, - не ожидал, что ты захочешь в кого-то стрелять!
- Мне тоже хочется! - это сказал Кирилл, голос его был нервный. - Я сейчас с ума сойду!
- Женя смотри! - крикнул мне Семен, показывая на левое окно.
Я пустил трамвай своим ходом, а сам припал к окошку.
- Да, - я скривился, - а вот это уже серьезно!
К нам бежал Отброс с пакетами в руках. Никому не пришлось объяснять, что это бомба.
- Надо замочить его прежде, чем он добежит до нас! - заорал я. - Семен веди пока вагон, я попробую с ним разобраться!
Отец Иры кивнул и заковылял в кабину, а я взял свой Калаш и высунул его в щель.
- Осторожно, - непонятно зачем шепнула мне Надя сидящая в уголке, но мне почему-то сделалось теплее от ее слов.
- Нате угощение! - оскалился я, выпуская пули в Отброса-камикадзе. Того скосило почти сразу же, не даром меня знали как меткого стрелка. Вместе с ним полегло еще двое, их задело случайной очередью.
- Ах черт, - выругался я, - по-тихому пройти не получилось!
Я стал стрелять в остальных, нечего мешать нам проезжать! Это подействовало сразу. Большинство Отбросов как ветром сдуло! Еще бы, кому охота лезть под пули! Странно только что у них нашлись бомбы, редкий случай, и будем надеяться что единственный.
- Они разбежались! - констатировала факт Ира, - это хорошо!
- Хорошо, если не вернуться с подкреплением, - буркнул я в ответ.
Но как ни странно дальше мы поехали в полном одиночестве. Вплоть до выезда на Центральный Проспект. И тут, само собой разумеется, воздух разрезали резкие хлопки.
- Что это! - поежившись спросила Надя.
- Снайперы, - ответила Ира за меня, - здесь обитают и не пропускают никого, даже Отбросов!
- Верно, - я кивнул, - будем надеяться, что броня выдержит.
Вагон, и правда, оказался орешком, который Снайперам не по зубам. Пули хоть и делали вмятины с внешней стороны, но пробить обшивку не могли никак. Скоро мы оказались в самом эпицентре, стреляли из каждого дома, причем по несколько человек. Звук от выстрелов слился в один протяжный гул, от которого закладывало уши.
- Ух, и злятся, наверное, они! - хихикнув сказала Ира. - Добыча под самым носом, а достать они ее не могут!
Ее брат Кирилл вдруг встал и подошел к задней стенке, и открыл какое-то новое окошечко, совершенно мной не примеченное. Он высунул туда руку с оттопыренным средним пальцем.
- Ну что, выкусили, Снайперы! - захохотал он.
- Ты что, спятил! - я кинулся к нему, - отойди сейчас же!
Но он не слушал, а продолжал ржать. Другие, похоже, тоже не понимали нависшей над ним опасности. Я кинулся и повалил его на пол, но все-таки расслышал один четкий выстрел.
- Что такое? - воскликнула Надя, чуть не упав на пол вслед за сыном.
- Закрой чертово окно! - заорал я Ире, которая стояла рядом.
Она подчинилась и с грохотом задвинула створку.
- Глупый! - зашипел я, - у них ведь зрение знаешь какое! Ну ладно, дай, посмотрю, что с тобой!
Я поднял мальчика, он уже не ревел, я осторожно взял его руку. Она вся была в крови.
Ира вскрикнула, ее мать тоже.
- Как же так! - зашептала она.
- Еще повезло! - хмурясь сказал я, оглядывая рану, - пуля прошла через ладонь, ничего не задела! А могла ведь и пальцы тебе оторвать!
- Извините, - хмыкнул парень, - я просто не думал, что так все будет...
- Что произошло? - спросил Семен, ковыляя на своем костыле из кабины.
- Пока ничего страшного, - ответил я ему. - Но произойдет, если вы не будете делать, что я скажу!
Минут десять мы ехали в полном безмолвии, и слушали, как пули щелкают по металлу. Возможно, Снайперы пытались попасть в рога трамвая, но насколько я заметил, они тоже были укреплены, и к тому же, даже для них это непосильная задача. Через маленькую щелочку окна я наблюдал день на Центральном Проспекте. Вот ведь как получилось, когда-то раньше я гулял по нему, и дома все были целые, и солнце светило. Даже назывался этот проспект по-другому, - Лиговский. А сейчас все погибло. Нет той красоты, что была когда-то. Говорят, наш город был одним из лучших в мире. Наверное, все вранье! Для меня Питер - настоящая помойка, кишащая Отбросами, - этими ненормальными ублюдками! Хотя раньше они были людьми. Но когда человека припирают к стенке, ради того, чтобы выжить, он отказывается от своих принципов и скатывается до уровня животного, только чтобы продолжать жизнь. Я сам-то чудом не примкнул к этим падшим существам. После смерти матери долгое время не знал, что делать. Шатался по улице, наблюдал лишь огонь и трупы. Нашел такого же облезлого паренька, как и я, по имени Димка, затем еще одного, и еще. Вместе нас набралось около десятка, и мы все делали вместе. Пищу добывали, скрывались от военных, которые лишились рассудка и обращали всех в какой-то странный культ Силы. Наша община все росла, и мы выработали свои законы, и жили по ним, пока однажды я вдруг не понял, что наши правила в корне отличаются от тех, которые я понимал как человеческие. И я ушел. Один, ни говоря никому ни слова, потому как понимал: они меня не отпустят. И вот вчера я убедился, насколько я был прав, а мои товарищи ошибались. Ведь тот Отброс, которого я не пристрелил, по словам девочки Иры, из жалости, и был Димкой, он являлся для меня другом долгое время. Но только куда вам, семья, живущая в трамвае, понять, каково это видеть своего старого приятеля, потерявшего человеческий облик. Вы не поймете, потому что вы привыкли жить в этой грязи, хоть и жили когда-то в чистом мире, который по нелепой случайности превратился в уголь. Ведь насколько надо быть тупым правителем, чтобы, запуская в воздух ядерную ракету, думать, что такая же не воткнется тебе в задницу!? Эти ублюдки, подобно нашему президенту, сидящему в теплом убежище, отдыхают сейчас на незараженных островах, наживаясь на смертях, таких как я, Димка, эта несчастная семья, и думают, что им все сойдет с рук! Конечно, сойдет! Ведь они великие и мудрые владыки своей божественной дланью посылают в гиблое место спасательный поезд, надеясь тем самым отмыть свою порочную душу от жадности и злобы. Что ж, не выйдет, но я хочу добраться до этого поезда, чтобы посмотреть тем подонкам в глаза...
- Смотри что впереди! - заорала мне в ухо Ира, - ты что же!
- А!? - я очнулся от своих мыслей. - Что такое?
- Там впереди!
Я глянул на дорогу. Прямо на рельсах лежала какая-то куча барахла. Довольно странная куча, надо сказать. Вдруг, словно в подтвержденье моих самых худших догадок, от этой кучи отделился Отброс и быстро побежал в подворотню.
- Проклятье! - прохрипел я. - Снайперы пока сделали перерыв в стрельбе, вот они и улучили момент!
- Что такое? - ко мне подошел Семен, - что произошло?
- Обмылки произошли, вот что! - огрызнулся я. - Впереди какая-то дрянь. Вероятно, бомба. Надо пойти проверить!
- Как пойти? - не поняла Ира. - То есть выйти из вагона?
- А ты, может, знаешь как можно по-другому?! Подъехать вплотную на трамвае, так, взорвемся, не взорвемся!
- Я не знаю, - она сникла, - ладно, я готова, раз пока Снайперов проехали...
- Нет, Ира! - остановил ее отец, - я пойду!
- Лучше я! - воскликнул Кирилл, - я маленький, меня Отбросы не заметят!
- Да заткнитесь вы все, - беззлобно пробормотал я, - от вас толку никакого, только голова болит! Короче, сидите все здесь, я схожу, проверю, что там за хлам накидан!
- Я с тобой! - тут же сказала Ира.
- Сиди уже! - цыкнул я на нее, - Семен гляди в оба по сторонам. - Я повесил Калаш на шею. За пояс сунул пистолет. А нож и не вынимал из ботинка уже почти неделю.
- Эй, Женя! - ко мне подошел Кирилл, подняв повыше забинтованную руку. - Будь там осторожен, эти твари на все ради мяса пойдут!
- Не беспокойся Киря! - рассмеялся я, - меня так просто не взять.
- Стой! - это Надя. Она встала и приблизилась ко мне, хоть это было непросто. Женщина подошла вплотную и прижала меня к себе. Честно говоря, перехватило дыхание! Не ожидал я такой чести! От Нади пахло болезнью, но едва уловимо пробивался запах женщины, настоящий и живой! Мне этот запах понравился!
- Осторожнее там, - сказала она, глотая слова, - мы все от тебя зависим!
- Ага, - я взял себя в руки, - ну-ка Семен держи ее! Не бойтесь, народ! Скоро вернусь!
Я открыл тяжелую дверь и шагнул на улицу. В лицо мне ударил свежий воздух. Да что ни говори, а стояла настоящая весна. Быть может, она принесет с собой что-нибудь хорошее? Я вдруг ойкнул от неожиданности и, повернувшись, постучал в двери вагона. Они тотчас же растворились.
- Опа! Быстро же ты вернулся! - ухмыльнулся Кирилл.
- Ну, ты! Поостри у меня! - сколько времени осталось? До отхода поезда?
- Сейчас, - Семен посмотрел на часы и чуть не ахнул, - гораздо меньше часа!
- Ладно, надо спешить!
Я закрыл дверь и заспешил по дороге. Слегка пригнувшись, так, на всякий случай. Барахло было в нескольких десятков метров от меня, когда я заметил в подворотне какое- то движение.
- Так! Очевидно, ко мне сейчас кто-то пожалует!
Я сжал свой автомат и чуть быстрее заспешил вперед, гадая, зачем это Отбросам так активно нам мешать? Чего пристали-то? Ведь могли бы тоже на поезд стараться сесть, да не хотят! Им незачем бежать отсюда, здешняя жизнь их вполне устраивает. Еда есть, жилье есть, а мораль и человечность - для слабаков!
Меня кто-то стал дергать сзади, и я резко дернувшись, развернул автомат.
- Ты что!? - воскликнула Ира, - это же я!
- Чего ты вылезла!? - закатив глаза, процедил я, - я один справлюсь!
- Может, и не справишься! - в голосе девочки чувствовалась обида, - вдруг ты не сможешь бомбу убрать, а нам еще ехать! К тому же времени мало, ты сам видел! Думаешь, я из-за тебя только вышла!?
- Ну ладно тебе, - я немного смутился, - значит, сможешь взрывчатку обезвредить? Очень хорошо, должен ведь и от тебя толк быть.
Мы с ней стали пробираться вперед. Я на всякий случай взял Иру за руку, мало ли что. Ну, прямо любовная пара! Вот только не было бы атомной войны и моего исковерканного сознания, тогда все отлично!
Наконец, мы, полусогнувшись, добрались с ней до огромной кучи мусора, и я оглядел его.
- Странно. Здесь ничего нет. Никакого намека на взрывчатку!
- Действительно, - согласилась Ира, - просто хлам, - зачем им такое делать?
- Не знаю, - я был озадачен и встревожен. Больше последнее. - Бред какой-то... если только...
- Что?
- хм.... Подожди-ка...
Я повернулся назад и глянул на трамвай. Из-под него вдруг выбежал оборванный человек - и мне все стало ясно.
- УХОДИТЕ ИЗ ВАГОНА! - заорал я, кидаясь обратно.
Сейчас главное успеть. Главное успеть...
Но я не успел. Трамвай взорвался, когда мне до него оставалось еще очень далеко. Они все выползали. Казалось, почуяв беззащитность двух человеческих существ, Отбросы посыпались, пардон за каламбур, как сор из дырявого мешка. Я стрелял. И очень много. Автомат успел нагреться в моих руках и тут я понял, что у меня остался последний рожок.
- Ира! - прохрипел я, поднимая ее с земли, - надо уходить отсюда, их слишком много, я со всеми не справлюсь!
- Теперь незачем, - как во сне пробормотала она, - Кирилл... папа, мама. Все бесполезно!
- Но мы-то еще живы, - я грубо схватил ее и поставил на ноги. - Думаю, они хотели, чтобы ты добралась до поезда! Докажи, что все это не напрасно, ладно!?
Это вроде подействовало. Она пошла за мной, а когда я прибавил шагу, побежала. Мы оказались в какой-то подворотне и забежали в один из домов. Думаю, Отбросы долго еще будут гадать, куда это мы делись, такие уж они, тупые и медлительные. Но как же это подло, так поступить! Заставить нас остановится, чтобы заложить настоящую бомбу под вагон! Гады! Все, что я могу сказать!
- ...Все... умерли, - шептала свое Ира, - вся моя ...семья.
- Послушай! - я развернул ее к себе, - успокойся, ладно!? Им ты уже ничем помочь не сможешь, надо думать о себе! Сейчас выйдем отсюда, и будем прорываться к поезду, договорились?
- Да, - она кивнула, - хорошо, как скажешь!
- Вот и отлично!
Мы поднялись и начали не спеша, дворами отходить вперед, стараясь не попадаться Отбросам на глаза. Они шныряли вокруг и искали свежатину. Что ж, не было никакого желания доставлять им удовольствие.
Наконец, мы миновали опасный участок, а вдалеке еще виднелись горящие обломки Трамвая, внутри которого заживо сгорели трое людей, которые поплатились за свое желание выжить. Я отвернулся. Надо было идти дальше, у нас действительно было очень мало времени.
Я глянул вперед и чуть не закричал. Прямо на крыше одного из домов сидел Снайпер и оглядывался по сторонам. Стараясь не шуметь, я резко припал к земле, утаскивая за собой Иру. Она особо не сопротивлялась. Мой мозг стал лихорадочно обдумывать, что следует делать в данной ситуации. Назад? Там Отбросы и дальнейшее загнивание в Питере. Вперед? Но там Снайперы, и никто еще через них не пробирался! Хотя... почему
никто? Вот же одни такой человек прямо рядом со мной!
- Ира? - шепотом позвал я девочку, - Ира, мне нужна твоя помощь.
- Угу, - вяло отозвалась она.
- Ира я серьезно, как ты в тот раз проскочила мимо Снайперов? Помнишь, когда осматривала провода и рельсы?
- Я? - она казалась какой-то сонной и рассеянной. Хотя ее можно понять. Только что, на ее глазах погибли все родные. - Я ползла тихо-тихо в глубокой канаве. Она длинная вдоль всего Проспекта...
Я лихорадочно стал рыскать глазами вокруг и вскоре понял, о чем она. Действительно около дороги имелось какое-то подобие рва, он был заполнен грязью и там с трудом смог бы поместиться такой человек, как я.
- Ладно, - пробормотал я, - это все-таки возможность.
Я впереди, а Ирка сзади, так мы и доползли до этой странной канавы, и когда доползли, я понял, что это не вода и не грязь, а дерьмо.
- Искупнемся! - нервно хихикнул я, ныряя в жижу и таща за собой девочку. Что ж, могло быть и хуже.
Так мы и ползли с ней в нечистотах, периодически останавливаясь, прислушиваясь к каждому шороху и движению на крышах. Но Снайперы пока ничего не заметили. Кто знает, может, они принимают нас за двух крыс, что в данный момент было не далеко от истины. А мы все ползли и ползли вперед, хлюпая в зловонной каше ногами и руками. Хоть я и привык за свою жизнь к чему-то подобному, все равно было неприятно.
- Смотри! - вдруг прошептала Ира, останавливая меня и показывая куда-то вперед.
Я пригляделся и невольно улыбнулся. Впереди возвышался огромный столб, значит Площадь Монолита, вот она! То есть, рукой подать до Северного вокзала. Мы продолжили свой путь до тех пор, пока я, наконец, не убедился, что Снайперы остались далеко позади.
- Все, - сказал я ей, - можешь подниматься! Похоже, наше путешествие подошло к концу.
Я встал во весь рост и невзначай оглянулся назад. На секунду задержал взгляд на одном здании и понял, что там во весь рост стоит человек. Сомнений быть не могло. Это Снайпер. Он догадывался о том, что мы ползем у него под носом, и теперь утвердился в своих догадках. Я едва различал, что он поднял свое загадочное оружие. Все вокруг стало каким-то странным и непривычным. Казалось, на мне нет больше грязи и мусора, и что стою я вовсе не посреди разрушенного города, а где-то на цветущем лугу. Но это ощущение длилось меньше секунды.
- Нет! - твердым голосом сказал я, выставляя ладность вперед и ощущая, что прозвучал выстрел...
...Меня сшибли на землю и оттащили за какой-то железный остов.
- Глупый! - сказала мне Ира точно так же, как я ее брату, - у них ведь зрение знаешь какое! Нам надо быть осторожнее, если хотим добраться до поезда!
Я посмотрел на нее снизу вверх и заглянул прямо в глаза. Да, определенно, она и ее мать должны были спасти этот мир. Я осознал, что полюбил эти глаза и готов был отдать за них жизнь, перестрелять сотню Снайперов, но все что я смог, это буркнуть:
- Спасибо. Надо идти!
Мы поднялись на ноги и заковыляли вперед, пригибаясь почти до самой земли. Оставалось пройти совсем немного, и перед нами должен был открыться Северный вокзал, или то, что от него осталось.
- Сюда! - сказала Ира, показывая направо, - нам сюда! Здесь мы можем пройти, я ходила!
Мы направились по одной ей знакомому маршруту, и я с дрожащим сердцем понял, что скоро покину это ужасное логово, раз и навсегда! Не будет больше страха за свою жизнь, не будет бессонных ночей и постоянного чувства голода. Я уеду и все измениться.
Но нет, не я! Теперь мы с Ирой вместе! мы уедем...
Меня кто-то ударил по голове, и я рухнул на землю. Закричала Ира, и краем глаза я заметил, как ее держат двое. Я выхватил пистолет и прицелился в одного, но вдруг руку мне обожгло как огнем. От страшно боли я заорал и выронил оружие, а меня моментом опрокинули вниз, и надо мной навис тот, кто, очевидно, дал мне по голове, а затем порезал руку ножом.
- Что вам не сидится! - удивленно прошамкал Отброс. - Уже пятерых до вас поймали, одну женщину... сочная!
- Мразь! - прохрипел я, глядя как двое других тащат Иру куда-то в сторону. Отброс поднял пистолет и заткнул себе за пояс.
- Хороший, - оскалился он, - теперь мой.
- Забирай и его тоже, - прошипел я одним движением ловко выхватив нож воткнув его в поганое брюхо Отброса по самую рукоять.
Тот что-то вскрикнул и упал на меня. Больше, слава Богу, он двигаться не пытался. Я скинул его грязную тушу и поспешно вытащил свой пистолет.
- Эй вы?! - я направил его на тех двоих, - пустите ее, а-то от вас ничего не останется!
Они явно не ожидали такого поворота событий и опешили. Один потянулся к своему ножику, и я выстрелил ему в голову. Другой Отброс бросил Иру, прикинув, что жизнь дороже, побежал прочь. Я, не стесняясь, выстрелил ему в спину несколько раз.
- Ира! - я подбежал к девочке. На ней была порвана одежда и разбита губа, эти подонки уже успели ударить ее! - Все будет хорошо! Мы уже почти пришли!
Отирая грязь с ее лица, я поднял ее на руки. Какая же легкая, словно пух. Она слабо шевелилась, а когда открывала глаза, непонимающе смотрела на меня.
- Поезд, - пробормотала она, - быстрее...
И я торопился, как мог. Вот очередной поворот, и, наконец, здание вокзала. Я забежал внутрь, не думая о том, что Отбросы могут сидеть за каждым углом. Ира пришла в себя и, похоже, мне почему-то так показалось, ей нравилось, что я несу ее на руках.
Но вот мы вбежали в огромный зал, а за ним место, куда прибывают поезда. Я, еле переставляя ноги, вышел под открытое небо и замер, открыв от удивления рот.
Вокзал был пуст. Никого: ни людей, ни Отбросов. Не было и поезда. Казалось, он и не приходил сюда.
- Мы не успели, - изумленно прошептала она, - мы слишком долго шли!
Сам того, не желая, я опустил ее на землю, а сам тупо стал смотреть в пустоту. Ведь я знал, что так получится, с самого начала знал. Поезд ушел, не дождавшись нас, а может, его вовсе и не было.
Почему-то такое предположение представлялось мне вполне правдоподобным. Два радиста по приемнику решили пошутить над ненужными людьми Питера, долгое время кормя их байками о возможности спастись! Что ж, получилось вполне весело!
- Мы слишком долго шли! - уже всхлипывая закричала Ира. - Все напрасно!
А я стоял и не знал что делать, а потом против своей воли опустился на колени.
-...мама... папа... Кирилл, - бормотала он, глотая слезы, - все умерли ни за что! Теперь я осталась совершенно одна!
- Нет, Ира, - я почувствовал, что у самого проступают слезы, и поглядел в ее печальные глаза, а затем вдруг обнял крепко-крепко, и шепнул, - ты больше не будешь одна, я тебе это обещаю!
Так мы и стояли с ней посреди мертвого города, обхватив друг друга руками, вплоть до самых сумерек.
Антон Борзов (наверх)
Словно после тяжёлой и долгой болезни
Я вышел под серым, уютным дождём
Прохожие лепят меня, как хотят,
Так же как раньше, я в мятой потной пижаме,
Но уже без претензий на белый полёт.
Скоро придёт осень.
Егор Летов
Я вышла на улицу, надев алюминиевый шлем, как будто он мог мне помочь. Не хотелось, но надо было ехать за товаром. Здесь всё стало товаром, а деньги уже заплачены. Этот товар имеет очень противное свойство не укладываться в мои тяжёлые сумки за спиной. Вот покупаю, дарят даже, вес – неподъёмный. А как понадобится, смотришь – а там ничего и нет. Пустота да скука. Впрочем, распухшая пустота уже давно заполонила всё вокруг. А может, я просто теряю или выкидываю всё из своих сумок по невнимательности. Наверное. Коричневый снег рассыпается под ногами, как песок на золотых пляжах на Юге. Только более откровенно и реалистично. Он уже знает, что скоро конец, радуется и отскакивает от моих подошв, хохоча. Солнце светит почти по-весеннему, отражаясь в медных кастрюлях, одетых на головы прохожих, и слепит меня. Я закрываю глаза и на тёмном фоне вижу много фиолетовых солнц. Бегут, окружают, преследуют. Я остановилась у светофора и стала ждать. Я кинула взгляд на ботинки рядом стоящей девушки, поняла, что носы у них порвались и грязь, скопившаяся у обочины, медленно затекает в ботинок и поднимается вверх. Я постучала по кастрюле, хотела предупредить её, но там только глухо прозвенело. Через несколько минут девушка посмотрела на меня и сказала:
– Без четверти четыре.
Я отвернулась от неё и побежала через дорогу. Девушка пошла следом за мной. На другой стороне улицы мы поскользили по ледяному тротуару. Тут она немного оступилась и провалилась в раскрытый канализационный люк. Она ещё несколько секунд кричала о помощи, но её слова отлетали эхом от меди и алюминия и звенели где-то внизу. Кто-то не заметил и наступил на руку, которой она держалась за край люка. Рука осталась на льду, а девушки не стало больше слышно. Я прошла мимо и подумала: «Слава Богу. Какая тоска», – потом испугалась своих мыслей, натянула шлем на глаза и поспешила к метро. Я опустила взгляд и увидела, что у меня тоже рвутся ботинки. Отрывая глаза от разъехавшихся, расклеившихся носов, я проскочила к турникетам, и метро пропустило меня по своему пищеводу вниз. Какой-то мальчишка закричал, указывая на меня пальцем:
– А у неё в кастрюле дырка! Смотрите: у неё продырявленная кастрюля на башке!
И он засмеялся так гадко... все обернулись и послали мне свои грязные ухмылки. Я разозлилась, вытащила из кармана мельхиоровую ложку и бросила её в мальчика. Ложка звякнула о его медный бак и отлетела прямо в лоб проходящей мимо пожилой женщине. Все ещё больше засмеялись, широко открывая рты прямо перед моим носом. Оскаленные зубы их набежали на меня, стукались о мою кольчугу. Я закрыла глаза и нырнула в вагон. Но не успела затащить туда одну ногу, и она осталась торчать из захлопнувшихся дверей.
На меня смотрели воротники шуб, разноцветные брюки, а я смотрела на белую лампу и хотела плакать. Самым обидный было то, что этот забияка совершенно прав. Действительно, обычная кастрюля. После страшного хрипения, которое гласило о том, что я прибыла на Невский Проспект, поезд выплюнул меня на платформу как кусок чёрствого пирога, в который оказалась запечена волосина. Я вышла разочарованная и расстроенная, завернула налево. Меня понесло вверх по лесенке, вон от этих бело-синих указательных вывесок, синхронно распахивающихся и захлопывающихся дверей, похожих на размыкающиеся и смыкающиеся челюсти страшилищ из фильмов ужасов.
На самом деле, я очень люблю метро. Ты всегда здесь не один и всегда наедине с собой, и всегда из тоннеля через приоткрытую форточку налетают какие-то мысли. Но лучшее метро – это метро тогда, когда в нём совсем нет людей, когда не ходят поезда, когда там прохладно, пусто и тихо. Оно становится похоже на огромную пещеру с чёрными зовущими лабиринтами, на какой-то другой мир, который лишь косвенно связан с дневным, наземным. И так тихо, что даже слышен гул подземной речки. И кажется, что вот-вот она прорвётся сквозь землю и все эти стены и заберёт всё в свои текучие, сильные, мягкие лапы.
Я задумалась на несколько секунд, но тут же моё внимание привлекла целующаяся парочка у эскалатора. Я хотела отвести от них взгляд, но не смогла. Их красные лица были похожи на милые сердечки, которые рисуют в любовных письмах маленькие девочки. Они периодически отрывались друг от друга, переглядывались и смеялись. А из волос в затылочной части головы у обоих выползали тонкие змеи, изо рта у которых капал густой яд. Я подавила приступ рвоты и пошла дальше. В узком светлом переходе играла музыка. Казалось, эти звуки создаёт сам коридор, что они струятся из стен, стекают с потолка. Навстречу мне шли люди в разноцветных одеждах, с разноцветными волосами, с маленькими глазками или вовсе без глаз. Миловидная девушка рядом со мной подолом юбки вытирала со лба пот, просачивающийся сквозь пудру, бабулька с тележкой, рюкзаком и сумкой бежала, открыв рот, и глотала съёжившийся воздух, мужчина в кожаной куртке вышагивал устало, презрительно качая головой из стороны в сторону, пока весь не превратился в скрипящую куртку и не пополз вдоль стен страшным пятном. Я обогнала женщину, завёрнутую в яркий фантик, такую как пожеванная жвачка, завёрнутая в фантик лукавыми детьми. Меня задушило её резкими духами, и тошнота вернулась. Около стены расположилась полуразложившаяся баба, которая методично раскачивалась, стоя на коленях: вверх – вниз. Наверное, она пыталась успеть пересчитать все монетки, лежавшие в шапочке (которую она специально купила для этого дела) за один наклон. Здоровые гимнасты в военной форме насиловали какой-то инструмент. Они спрятали по одной ноге в сумки и за спину и теперь просили у прохожих, чтобы им дали ещё ноги.
Вперёд, вперёд по кругу. Я шла и шла. Мимо демонстраций с красными флагами, мимо экскурсионных автобусов с тупыми рожами. Через десять минут я уже сидела на курсах за желтоватой новенькой партой. Я протомилась там целых три часа. И уже изнемогая от бессилия, бессмысленности и скуки, я, наконец-то, вышла. Вышла из душного помещения, упала в ночь, вдохнула её холодный свежий воздух, переполненный сигаретным дымом будущих студентов и выхлопными газами. Свобода. Я шла навстречу людям, от которых воняло весной и цветами. Я хотела посмотреть им в глаза и с ужасом вспоминала, что между их ресницами совсем ничего нет. И это ничего смотрит на меня как на предательницу, как на убийцу их детей, как на несмешного клоуна. Белые завитые волосы женщин растекались червями по головам, задевая меня, было сложно прорваться вперёд. Казанский собор стоял неподвижно и строгим взглядом провожал меня. Я подумала: «Нет, только не обратно вниз», - завернула направо и попыталась бежать. Фонари отражались в кастрюлях, надетых на головы прохожих, и этим слепили меня. Я поднимала глаза на чёрное небо и видела там несколько фиолетовых солнц. Это окончательно взбесило меня, и я, расталкивая людей, понеслась между ними. Ветер раздувал мои волосы, торчавшие из-под шлема. И было неважно, что мой шлем – такая же кастрюля, как и у других. «Да нет. Очень даже важно,» - эта мысль проскочила ко мне через дырку на затылочной части шлема вместе с ветром. Кто я такая? Всего лишь ещё один столовый предмет? Но как же я так... я больше не могла сдерживать рыдание. Я согнулась пополам и бросилась под ноги прохожим. Они не заметили меня, втоптали мои волосы в грязь. Я, собрав последние силы, вырвала голову из коричневой снежной каши, поползла между люков, потом поднялась и, волоча кандалы своих раздувшихся ног с разорванными ботинками, пошла вперёд. Мимо ярких вывесок, горящих рекламных плакатов, выглядывающих из пустоты, мимо торжественно вышагивающих людей и скромно, но величественно улыбающихся зданий. Ускорила шаг в подземном переходе – мимо, дальше отсюда.
Я набрала побольше воздуха в грудь и почувствовала ужасную слабость. Я пришла на набережную у Аничкова моста. Сердце сначала злобно било меня по горлу, по грудной клетке, а потом его словно не стало. Чёрная вода медленно тянулась по каменному коридору. Её тоже заковали. То есть, нет. Она-то льётся, идёт куда-то, свободная и страшная – и она даёт жизнь. Даже если вода течёт по ржавым трубам, фильтрованная или грязная – она остаётся водой, дающей жизнь и силы. Я заметила пустые бутылки и прочий мусор, плавающий в речке, медленно и безразлично встала и пошла дальше. Меня больше не удивляли прохожие. Каждый шёл один, равнодушно обдувая холодом остальных. Я зашла в подворотню. Издалека слышались пьяные крики. Я шагала по грязи, по огромным глубоким лужам, вся испачканная. Я видела кругом тысячи, миллионы фиолетовых солнц. В голове крутился гигантский круг. И я знала, что всё, всё и все ходят по этому кругу, а по краям его стоят продолжения металлических радиусов, большие и острые. И я больше не хотела ходить по этому безвыходному, замкнутому пространству, глухому, слепому и с перерезанными голосовыми связками. Я должна было вылетать по касательной отсюда – в чистый ветер. Но вылет не может закончиться ничего, кроме натыкания на металлический прут – злосчастный радиус. Но ради тех нескольких секунд освобождения можно умереть.
Я первый раз в жизни сняла свой шлем на улице. Он прилип к моей руке и висел тяжёлой гирей теперь. Я встала на оградку и прыгнула вниз. Я прыгнула вниз. Я умерла? Умерла? Я оторвала лицо от асфальта, собрала переломанные кости... Я снова поднялась на возвышенность и прыгнула вниз. Я прыгнула вниз. Я отбросила шлем, и он оторвался вместе с пальцами, отскочил от земли и ударил меня по лицу. Я снова прыгнула вниз!!! Снова! Я чувствовала, как рвутся ниточки с жизнью, а потом ниточки с миром. Но только когда рвутся одни, срастаются другие. И наоборот. И рвутся они где-то прямо в сердце меня, причиняя адскую боль, разрывая меня на много частей, на много маленьких фиолетовых солнц... И вот, эти ниточки начинают всё больше срастаться, путаться и завязываться в огромный, тугой, страшный узел. И это ещё больнее. Я легла в лужу. Пошёл дождь. Я хватала руками воду, пыталась захлебнуться собственной кровью.
Потом я вернулась в свою квартиру. Умылась, легла в свой мягкий, уютный, тёплый гробик с автоматически закрывающейся и открывающейся крышкой и пребывала там несколько дней. Как-то раз я долго крутила у руках свой шлем и хорошо рассмотрела дырку в нём. Не такая уж и большая. Но надо будет починить шлем. А-то что это на меня нашло в тёмной подворотне? Да, ничего. Всего лишь больна, простудилась. Голову надуло. Да, от дырки надо избавляться.
Ну, что ж. Опять суббота. Нужно идти. Как это так? Я до сих пор хожу. Неделю назад была очередная попытка выйти из круга, вылететь по касательной и загореться звездой где-нибудь. Или разбиться медузой, прибитой к скалам штормом. Не всё ли равно? Ничего не вышло. Я слишком никчёмный, ещё не сделавший ничего человек: нельзя. Не дано преодолеть силу притяжения железного, зловещего центра. А может, просто надо было прыгать вверх? А тяжело, совсем тяжело, когда бессмысленно.
Я посмотрела в зеркало и вдруг увидела там опухшую рожу с красными подтёками и маленькими лживыми глазками. В волосах у меня запутался змеёныш. Из приоткрытой форточки подуло. Я взяла свою ненавистную голову и с размаху в полном отчаянии стукнула её о крышку гроба. Крышка треснула. Потом я надела на голову свою дырявую кастрюлю и вышла на улицу. Пора. Без двадцати четыре. Я ненавижу весну. Я вышла на улицу, надев алюминиевый шлем, я?..
Школьная
(наверх)